Удар ножом на какое-то время спас положение, за что она была крайне признательна своему лаборанту. Однако всё хорошее рано или поздно кончается. У Арины была железная воля. Она пролежала бы в койке и год, и два, если бы было можно, но доктор в самом деле старался поставить её на ноги. Симулировать дальше означало вызвать подозрение, а за подозрениями последуют репрессии, бандиты скоры на расправу. Она поднялась на свежий воздух, втайне надеясь, что угроза изнасилования всей командой как-нибудь улетучится, но не сильно на это рассчитывая. Любой ценой она хотела дотянуть до берега, а там выход найдётся. Даже российское консульство теперь вызывало у Арины приятные чувства.
– В Сен-Луи можно купить товары, к которым не прикасалась рука человека! – помощник электромеханика Митька стоял в дверях камбуза, залихватски уперев руки в боки, и заливал про Африку.
Ему было скучно, а тут новые и, к тому же, земляки!
Денис скрючился возле плиты, обхватил ладонями полулитровую кружку, прихлёбывал кисло-сладкий компот. Он только что поднялся, отработав на сорока девяти метрах. Перед глазами ещё плавала муть забитой планктоном воды. Луч нашлемного светильника разбивался в нём, подсвечивая мириады бесполезных крошечных организмов. Надо было напрягать зрение, чтобы различить под ногами хоть что-то нужное. Собирать, садиться, вставать, идти дальше, сгибаться, разгибаться. Он дышал воздухом с поверхности. Азотное опьянение давало себя знать, оно било по шарам как алкоголь на суше и Денис мог контролировать свои действия. Сегодня он провёл на грунте восемьдесят минут. Муромцев был здоровый мужик, но такое занятие по два раза в день его практически доконало.
– Там почти всё такое, – продолжал травить Митька. – Сен-Луи негритянский город. Вдоль проспектов густо сажают пальмы, это общественный транспорт. Сойдёшь на берег – сам поймёшь.
– Обязательно, – пробормотал в пустую кружку Муромцев, получилось гнусаво, лаборант запрокинул голову, вывалил разваренные фрукты в рот. – Я однажды вышел в Лиссабон и сразу всё понял.
– Что там, в Лиссабоне? – заинтересовался Митька.
– Учат родину любить… А ты чего уехал?
– А что в Мурманске делать? – изумился Митька.
– А что делать в этом обезьяньем раю? – устало процедил Муромцев. – Ешь кокосы, ешь бананы…
– Например! – воскликнул помощник электромеханика. – Здесь весело.
– А почему тогда у нас в рационе только макароны, каша и сухофрукты?
Митька не задумывался, зачем он уехал в страну кокосов и бананов, где ни кокосов, ни бананов не было.
«Эмигрант хуже интеллигента», – Муромцев сокрушённо помотал головой.
Полсебастьяна с гневом пискнул и швырнул экземпляр Xenocerianthus obconica в бак для отходов.
– Да, тупой слуга, – громко согласился Смольский, он усвоил, что калека понимает английский, если говорить медленно и простыми фразами. – Под водой он ещё глупее.
Ответственный сортировщик добычи проклекотал что-то невнятное и запустил ещё одной X.o. в бак.
– Их на дне сейчас много, – смиренно согласился ведущий научный сотрудник. – Он берёт, что видит.
Полсебастьяна издал такой звук, в котором Смольский разобрал сразу несколько значений и все они носили негативную коннотацию.
– Да, море изменило его, – на всякий случай Михаил Анатольевич выбрал ответ с наиболее общим значением. – В этом рейсе мы видели от Денниса много бед.
Полсебастьяна склонил к плечу голову, прислушивался здоровым ухом.
– Деннис такой человек. Всегда был.
Смольский отделил плёнку, выстилающую брюшную полость морской собачки и уложил очищенную добычу на поднос для сушки.
И тогда он услышал первый внятный ответ, исторгнутый речевым аппаратом калеки:
– Yes-s-s!
Лерой, Уголёк, Гудрон и Баклажан собрались возле кормового бомбосбрасывателя. Из кубрика даже при открытом люке не было слышно, о чём здесь говорят. Уголёк облокотился на зачехлённую бочку, прикрыл в ладонях и зачиркал китайской «зиппо», высек огонь. Негры закурили.
– У него дурной глаз, я вам говорю! – Гудрон стукнул себя в грудь.
Боцман кивнул и глубоко затянулся.
– Хромой сказал, что Дени приносит несчастье, – с придыханием, выплёвывая порциями дым, поведал Уголёк. – Учёные от него давно натерпелись и сами не знают, что с ним делать. По его вине на яхте погиб дайвер. Нырнул и не вернулся.
– Море хорошего человека не вернёт, – мрачно сказал Баклажан и все моряки закивали.
Ночная вахта была только у боцмана, но после рассказа калеки никому не спалось.
– Он бешеный, – сказал Лерой. – Бешеный. Полсебастьяна говорил, как он его избил на Ослиной Челюсти? Сначала они просто встретились. Дени сходу обозвал его мужеложцем и ещё по-всякому. Ни за что. Просто так! А потом вернулся и так излупцевал, что живого места не оставил.
– А нас? – воскликнул Гудрон. – Нас-то за что?
– Он бешеный, – повторил Лерой и все моряки согласились, потому что боль напоминала о неистовой потасовке, которую учинил Дени после возвращения с затонувшего судна.
– Так, может… – Гудрон сгоряча пнул стальную раму, зашипел сквозь зубы и поджал пальцы. – За борт? – выговорил он с нескрываемой злобой.
– За борт, – разделил его ярость Лерой.
– По-тихому сделаем, когда пойдёт в гальюн, – предложил Уголёк. – Пригласим на палубу поговорить.
– А если не пойдёт?
– А ты сделай так, чтобы пошёл.
– Подождём, когда заступит на вахту.
– Водолазов освободили от вахт.
Негры заговорили все вместе и разом замолчали, оказавшись в тупике.