Опасный лаборант - Страница 59

«А это и есть симбиоз! – понял лаборант. – Не вступая с нами в переговоры, как не вступает вирус и кишечная палочка, инопланетяне заселили тёплое земное подбрюшье и приступили к выведению новой породы людей. Мы уже разделились. Одни остались с высокой культурой и техникой, а другие занялись не слишком методичным, но увлечённым освоением занятых чужими акваторий. И дальше развитие человечества в этих направлениях лишь увеличит разрыв. Инопланетяне настолько животные, что их слаженные действия выглядят работой природных сил. Они демонстрируют прекрасные результаты целенаправленной селекции. Они никуда не торопятся, однако быстро меняют под себя всё вокруг, адаптируясь при этом сами. Теперь эволюция Homo sapiens пойдёт быстрее, чем мы думаем, и окажется не такой, какой мы ожидаем».

Он подумал, что человек удивительно пластичен. Он и сам охоч до изменений, без всяких пришельцев, а с таким мощным фактором преобразования окружающей среды как колонизация Мирового Океана внеземными формами разумной жизни, человечество начнёт меняться ещё скорее и разнообразнее.

В Дикие Воды стекаются люди определённого склада. Он обусловлен особенностями устройства их мозга: склонностью к риску, привыканием к быстро меняющимся условиям, сообразительностью, хорошей памятью, образному мышлению. Иначе здесь долго не протянуть. Развитое абстрактное мышление и эмпатия, отжирающие ресурсы мозга, и, тем более, готовность к самопожертвованию, приводящая к преждевременной гибели, не позволит альтруистам размножиться и передать эти качества потомству, либо вырастить его – человеческий детёныш долго нуждается в заботе родителей.

Иногда такие люди будут здесь рождаться. Homo sapiens вариабелен. Однако со временем мудрых альтруистов среди новых дикарей станет меньше. Их гены неизбежно вымоются в процессе борьбы за существование. На побережье и на островах сложится своя культура, которая будет производить отбор, а особенности строения мозга, как результат культурной селекции, примутся мощно подкреплять сложившиеся традиции и уклад. Так было в истории человечества много раз, взять хотя бы различия китайцев и арабов. Культурная практика меняет мозг, и население Диких Вод со своими физиологическими отличиями неизбежно сложится в новый вид. Пришельцы не могут скрещиваться с людьми, но человечество своим присутствием они изменят обязательно.

Денис воскресил в памяти свои мысли по поводу беглецов от цивилизации, тряхнул головой. «Вон как я заговорил по-другому, – сказал он себе. – В действительности всё не так, как на самом деле и, тем более, в теленовостях».

Настоящих дикарей он встретил на Ослиной Челюсти. Они не были гордыми, дерзкими и сильными. Беременная островитянка, ни на что не реагирующая то ли по причине аутизма, то ли из-за пострадавшего от телепатических атак мозга, и Полсебастьяна, изуродованный физически и душевно. С последним он поступил как дикарь. То есть превосходно вписался в новое общество.

«И я одичал, – мрачно подумал Денис. – Сижу в полузатопленном трюме аварийного судна, брошенный всеми, с инопланетным хищником за дверью. О чём я думаю на краю смерти? О коэволюции! Зачем я это делаю? Чтобы не запаниковать и не сдохнуть. Были у меня подобные мысли на пиратском корабле? Нет! Там было тяжко, но относительно данной ситуации безопасно».

Муромцев ощутил себя другим. Не лаборантом института Академии Наук, пусть даже захваченным в плен, а свободным дикарём, представителем нового вида морского человека.

Он выпрямился, расправил плечи и глубоко вздохнул. Только сейчас он почувствовал, что судно едва качает. Он посветил на переборку машинного отделения и обнаружил, что вода стоит выше комингса.

«Начался прилив и корма подвсплыла, – он задал себе вопрос, сколько тут сидит, и не нашёл ответа. – А качка оттого, что ветер усиливается».

Ветер в правый борт и впрямь задувал изрядно, судя по меняющимся звукам внутри «Моны Лизы». Она кренилась, останавливалась килем о риф, отчего все твёрдые поверхности передавали прижатым к ним частям тела заметный удар, замирала и возвращалась в исходное. Начала поплёскивать вода. Уровень её со стороны машинного отделения рос, но, посветив на корму, Муромцев обнаружил, что верхушка двери в ахтерпик обнажилась. Это значило, что судно выравнивается под воздействием прилива, а не тонет.

И хотя покачивало всё сильнее, Муромцев встал на четвереньки и пополз на корму, стараясь не улететь в воду.

Когда под руками заплескало как следует, лаборант плавно снырнул с тоннеля вала гребного винта и, держа фонарь над головой, подплыл к двери.

«Сколько там воды? – Денис прибавил яркости и посветил вверх. – Даже если ахтерпик полный, кубатура у него небольшая сравнительно с трюмом. Не затопит же меня? Едва ли корма, в отлив болтающаяся за краем рифа, получила пробоину?»

Он замер, собираясь с духом.

«Или открыть дверь в машинное отделение и расстрелять амфибию в упор? А если там какой-нибудь специализированный хищник? А если он не напротив двери, а притаился сбоку? Он движется в воде куда быстрее меня, я же от фонаря сам ослепну и не успею среагировать. А если он сильный телепат?»

Больше не сомневаясь в принятом решении, лаборант раздраил дверь в ахтерпик. Она распахнулась под напором воды и сбила с ног.

Глава 23

Лаборант погрузился с головой, но фонарь поднял и уберёг, хотя он и был водонепроницаемый. Муромцев не выпустил бы его ни при каких обстоятельствах, даже защищая лицо. «Свет – это жизнь», – думал он.