Опасный лаборант - Страница 45

Если запах сушёной половинки Xenofungella guttata заставлял выбалтывать потаённые мысли, то густой аромат сотен свежайших организмов совершенно сносил голову. На яхте теперь говорили только правду, а взгляды матросов в сторону бабы сделались совсем не шутейными.

– Ваши крестьянские речёвки не являются эффективным стимулом к напряжённой трудовой деятельности, Арина Дмитриевна, – ответствовал Смольский, ловко обрезая ножки морских сморчков и напоследок отжимая мшанок в ведре, чтобы выдавить налипший осадок. Рощина занималась тем же самым. Они передавали очищенных мшанок Денису, а тот укладывал поплотнее в контейнеры, заливал сверху консервирующим гелем и добавлял катализатор. Когда мономер заполимеризуется в гомополимер, добычу можно будет хранить в любых условиях неограниченно долго.

– Что касается напряжённой деятельности, – гордо сказала Рощина, – то у меня результативность несравненно выше.

– Начинается наукометрия, – заявил Смольский. – Померяемся, у кого Хирш длиннее. Основным критерием деятельности любого учёного является его публикационная активность в научной печати. А у вас сколько публикаций в общей сложности, Арина Дмитриевна?

– Не старайтесь меня умалить, Михаил Анатольевич, это бесполезно – горячась, ответила Рощина. – Лучше напишем совместную работу.

– Наше соавторство, Арина Дмитриевна, хорошо скажется на вашей научной репутации, а на моей – совсем наоборот.

Арина фыркнула и метнула на него сердитый взгляд, но сдержала слова.

– Не очень высокая научная ценность ваших работ, Арина Дмитриевна, отнюдь не умаляет ваших организаторских способностей. Тише-тише, Денис, – усмирил он вспыхнувшего лаборанта и перевёл взгляд на Рощину. – Вы и в самом деле превосходный руководитель экспедиции.

– А что, Денис, вы, – выделив последнее слово, спросила Рощина, – думаете об этом?

– Я думаю, что интеллигенция безнадёжна – она всё сведёт к болтовне, – сказал лаборант. – Куцые мысли, злые слова. Таковы современные учёные. Вместо того чтобы делать дело, они используют интеллект для интриг.

– Какая удивительная для вас глубина мысли, – признался Смольский. – С ксенофунгеллами нам следует работать в изолирующих масках. Я это порекомендую по возвращении в Санкт-Петербург. Если все сотрудники будут говорить, что думают, наш институт долго не протянет.

Неподалёку от «Морской лисицы» вынырнул Казаков и быстро поплыл к яхте. Он поднялся по кормовому трапу и ввалился в кокпит, содрал маску, выплюнул загубник. Водолаз торопливо дышал, скулы его побелели.

– Что случилось? – тормошила его Арина.

– Наутилусы… – выдохнул Казаков. – Порошок не действует.

* * *

– Они подплыли неожиданно, в темноте, – скинув водолазное снаряжение и переодевшись, Казаков сидел на диване в салоне и держал обеими руками кружку горячего чая, заботливо поднесённую коком. – Я стоял лицом к стенке и срезал мшанок. Я почувствовал… Это такое специфическое ощущение, не передать. Словно в мозг запустили холодный палец и он трогает череп изнутри. Прощупывает так… Гадкое, очень гадкое ощущение, – плечи его непроизвольно дёрнулись. – Я не сразу понял, что происходит. А когда обернулся, увидел прямо перед собой наутилуса. Огромный глаз, щупальца практически возле лица. Наутилус издал щелчок. Костяной такой звук, будто два камня столкнулись. Они клювом так щёлкают, под водой далеко слышно. Появился другой. Свет их не пугал. Я понял, что порошок унесло течением, и он их больше не отпугивает. Наутилус легко мог перекусить шланг, если бы захотел. Но этот то ли не знал, как работает акваланг, то ли хотел меня добить телепатически. Очень жуткое, совершенно чудовищное ощущение холодного внутреннего осмотра, и я понимал, что если ледяной палец доберётся до сердца, это меня убьёт. Я не знал, что делать. И тогда я вспомнил ваши слова, Денис, про оружие. Предохранитель вниз и весь магазин за одно нажатие спускового крючка. Я выстрелил прямо в щупальца. Он заметался. Облако крови… Другой наутилус не контролировал меня, наверное, полагался на первого. Я выстрелил в него. От раковины отлетели куски. Он выбросил струю из сифона и унёсся назад, а первый наутилус, в которого я попал, крутился на месте, постепенно затихая. Тогда я прицепил сетку и начал подъём. Сделал короткую остановку, чтобы не схватить кессонку, но не слишком задерживался. Вот и вся моя эпопея. Больше здесь я спускаться не буду, – под конец заявил он.

– Я виновата, Виктор Николаевич, простите меня, – чтобы извиниться перед сотрудником, Рощина встала. – Я не проследила, чтобы «Миф» вовремя сыпали в воду. Мы отвлеклись на разбор добычи. Михаил Анатольевич, будьте любезны, переведите капитану наш разговор. Я хочу, чтобы он знал, чья в этом вина, и не возражал, что придётся сниматься с якоря. Мы не можем здесь оставаться, если о нашем присутствии узнали сторожа. Придётся сменить место лова и продолжим на новом месте.

Смольский долго говорил по-английски с Жозе да Силвой. Муромцев слушал их быстрые препирательства и не всё понимал.

– Капитан говорит, что это случайность, – перевёл Смольский итог беседы.

– Это раздолбайство команды и лично мой недосмотр, – сухо сказала Рощина и отвернулась.

– Он говорит, что ничего страшного не произошло. Капитан приносит свои извинения.

Жозе да Силва обвёл учёных угрюмым взглядом из-под насупленных бровей и, тяжело ступая, вышел.

– Я тоже считаю, что нам лучше покинуть место лова, – быстро проговорил Смольский. – Как бы ни произошло других трагических случайностей.