– Где Арина Дмитриевна?
«Тут такое место, что камеру лучше не выключать, – прикинул Денис. – Пускай записывает». Отец приучил его не трогать исправный прибор, а старший научный сотрудник с камерой на лбу представлял годный передвижной видеорегистратор. Камера была лёгкой. Казаков привык к крепежу и забыл о ней. Кроме того, налобник не позволял поту литься на глаза, Казакову так было даже удобней.
Лаборант не стал его разукомплектовывать, а предложил:
– Она, скорее всего, по знакомой дороге побежала, к домам. Лучше там начинать искать, а, Виктор Николаевич?
За шелестящим ангаром было пусто. Денис озадачился, не могла же Арина далеко уйти? Он поглядел на землю, надеясь определить по следам, возвращалась она или нет, но глинистый грунт засох до твёрдости камня и подошвы на нём не отпечатывались.
– Пойдём к этим. Будем спрашивать.
Казаков замялся.
– Не знаю… – ему было неудобно обращаться к калеке, которого глубоко оскорбил, походя и ненарочно, но та же совестливость требовала загладить вину. – Поговорите с девушкой, Денис. Я попробую выяснить у нашего… нового друга.
– А вы столкуетесь?
Казаков, не совсем оправившийся, мягко улыбнулся.
– Попробуем.
Муромцев толкнул хлипкую дверь, сколоченную из побывавших в море досок.
– Ола! – дал о себе знать, чтобы не показаться невежливым. – Можно к вам?
Молодая женщина резала овощи. В грубо сложенной плите потрескивали дрова, валил пар из закопчённой кастрюли, стучал о доску нож.
– Эй, – окликнул Денис, но островитянка не отозвалась и даже не повернула головы в его сторону.
Арины здесь не было. Скудная обстановка свидетельствовала о том, что здесь не жили, только собирались обедать, а ночевали где-то в другом месте. Подальше от моря и вылезающих из него тварей. Муромцев хотел уйти, но бесчувственность задела и пробудила научное любопытство, переходящее в любознательность хищника. После драки с амфибией в крови гулял неизрасходованный адреналин. Денис приблизился к незнакомке и спросил погромче:
– Ты что, не слышишь, что ли? Алё! Я призрак?
Он заметил, что женщина беременна. Слегка выгнутая и откинутая назад спина уравновешивалась изрядно выпирающим животом. Тем и объяснялась безмятежность на лице, прекрасном, словно профиль с камеи. Она не была похожа на коренастых португалок. В ней не было ничего от мясистых помесей негров и индейцев Бразилии. У неё был небольшой прямой нос, высокие точёные скулы, узкие бёдра и длинные ноги. И всё же природная смуглая кожа и прямые чёрные волосы выдавали совершенно экзотическое происхождение. Это было дитя перелицованного мира. Дикое, не знающее страха и, возможно, умственно неполноценное. Её нельзя было винить в том, что считалось безнравственным у цивилизованных народов. Независимость от государства, оправдывала независимость от законов и сопутствующую этому бедность. Единственной её одеждой было выцветшее платье, застиранное до прозрачности. Оно едва не расползалось от ветхости и носило следы штопок. Босые ноги были черны от грязи.
– Слышь, я с тобой разговариваю!
Денис поводил пятернёй перед её лицом, но незнакомка проявила удивительную твёрдость характера, словно ладонь была прозрачной.
Муромцев положил на стол наутилуса, подошёл вплотную к бравирующей спокойствием островитянке. Хлопнул в ладоши над ухом. Никакой реакции.
– У тебя, эй, эй, пришельцы совсем мозги съели? – громко спросил Денис, щёлкая пальцами возле кончика носа островитянки, по-прежнему остававшейся безмолвной.
На этом этапе молодой учёный добился столь же отрицательного результата. Не получив ответа, прекратил эксперимент, забрал своего инопланетянина и вышел, саданув в сердцах дряхлой дверью.
Крупный бактериальный мат, всплывший прямо по курсу в кабельтове от парусника, непреодолимое препятствие. Киль «Лобстера-14» врезался в плотное бурое поле. Шхуна встала, словно налетев на камни. Матросы повалились на палубу, а Себастьян сыграл за борт.
Удар был жёстким. Бактериальный мат состоял из воды чуть менее чем полностью. Себастьян левым боком врезался в тугую массу и потерял сознание.
На «Лобстере» объявили общесудовую тревогу. Встреча с бактериальным матом, если он решил поохотиться, практически всегда вела к неминуемой гибели. Повинуясь телепатической команде, экипаж выпрыгивал за борт, на поверхность инопланетного чудовища, покрытую плёнкой нейротоксина. Яд убивал быстро. Человек умирал и погружался в слой пищеварительных бактерий, растворяясь в выделяемом ими ферменте.
Но иногда бактериальный мат оказывался пассивен. Маты временами болели. Их заражали паразиты. Мог произойти сбой бактериального баланса. Маты были уязвимы для земной микрофлоры. Если вымирал один из составляющих колонию видов бактерий, например, пищеварительных или выделяющих необходимый для поддержания плавучести метан, погибали остальные зависимые от него симбионты. На счастье экипажа «Лобстера-14», их злополучный мат испытывал трудности с сигнальными организмами, образующими нейронную сеть. Монстр погибал. Ещё функционировал нижний слой газопродуцента, и он позволил всплыть, но яд выделялся плохо.
Зато было в достатке пищеварительного фермента.
Себастьяна выловили. Запустили двигатель. Механик дал полный назад. Парусно-моторная шхуна выползла из студенистого поля, обошла его и легла на прежний курс. Пострадавшего матроса обмыли забортной водой и вкололи адреналин. На него было страшно смотреть – с левой стороны тела слезла кожа, мясо отваливалось красными комками, текла кровь. Бедняга заживо переваривался у всех на глазах. Его перенесли в кубрик и стали лечить, чем смогли. Судового врача в команде не было, но нашлись знатоки, сведущие в морской медицине. Когда слабое действие нейротоксина закончилось, Себастьян почувствовал боль. Эти истошные вопли экипаж запомнил на всю жизнь.