И бескрайняя отмель, испещрённая надводными скалами и рифами в белой пене.
Спорили, смотрели вдаль, не покажется ли над водой острый акулий плавник.
– Там, где живут бишу, акулы не водятся. Бишу их ненавидят, – на ломаном английском объяснил Кака, когда Рощина в шутку спросила его об этом. – Акулы едят молодь. За это бишу убивают их при первой возможности.
– Бишу? – не поняла Рощина.
Кака замялся, подыскивая английский эквивалент, но не нашёл.
– Гридже тритау, – он махнул свободной от румпеля рукой, показывая, какой большой зверь. – Тритау. Саламандра. Бишу до мар.
Денис только хмыкнул. В самом интересном из словарей португальского языка, с которым он ознакомился в первую очередь и кое-что оттуда усвоил, «bicha» называли гомосексуалистов. Под «bicha do mar» можно было понимать как гея-купальщика и так морское животное-извращенца. Амфибии явно не пользовались расположением у рыбаков.
Лодка скользила над зелёным ковром невысоких водорослей, грозя пропороть баллоны о торчащие из ила камни. Они были покрыты красноватой бахромой. С верхушки каждого тянулся пучок нитевидной бороды, колыхаясь в направлении отступающей воды. Ниже места прикрепления нитей камень был безжизненно чист. Денис никогда такого раньше не видел.
Волна плеснула в волосатую макушку прямо по курсу.
– Лево руля! – крикнул Денис.
Кака толкнул румпель, послышался глухой удар. «Винт потеряли!» – похолодел Муромцев. Нос лодки отвернул и она, сбавляя ход, прошла почти впритирку мимо камня. Кака выключил мотор, поднял привод. Алюминиевая лопасть жалобно торчала вкось, словно ухо побитой собаки. Кака негромко и меланхолично высказался.
– Всё в порядке? – забеспокоилась Рощина.
– Ерунда, починим у рыбаков, – беспечно отозвался помощник капитана. – До берега придётся идти на вёслах.
– Замучаемся грести против отлива, проще на буксире. Сидите! – Муромцев не без удовольствия спрыгнул за борт. Надувашка закачалась, он придержал её, заодно, страхуясь, чтобы не провалиться в яму. Вода достигала середины бедра, грязи было по щиколотку.
– Денис, вы нас не искупайте, – Казаков поймал бочку и придержал ногами. – Или давайте я вам помогу.
– Не надо, здесь топко, – лаборант закинул на плечо фал, впрягся и поволок, выдирая ноги по очереди и снова увязая.
Лёгкие сетчатые кроссовки берегли от порезов и не боялись воды, как зальётся так и выльется, но идти было неприятно. Гадкий тепловатый осадок мёртвой, ещё не переваренной органики и выделений, детрит, лез в обувь липкими языками, засасывал, того и гляди, слетят. Оставить кроссовок на дне было боязно. Кто знает, что там лежит помимо острых камней и ракушек? Наступишь на морского ежа, и будешь остаток сезона скакать на одной ноге. Это если не попадётся совсем злая дрянь. «Какого чёрта я один тащу? – Денис мрачно глядел в воду перед собой. – Сейчас как даст шипом скат-хвостокол. Он тут может в песок зарыться. А медузы? – мысли становились всё чернее и чернее, на ум приходили щетинковые черви и смертоносные моллюски, которые только и ждут, чтобы засадить в человека отравленный гарпун. – Насколько здесь биота ядовитая? Она ведь не изучена. Здесь нет биостанции, а моряки ничего о ней не говорили. Говорили только о рыбаках и бандитах… Поганый остров, с амфибиями и сбродом. Если кок не наврал».
Кака изучил погнутый винт, положил на банку рядом с аккумулятором и перелез за борт. Упёрся в корму. Лодка пошла совсем легко.
– Денис, возьмите мою панаму, – крикнула Рощина.
– Спасибо, Арина Дмитриевна, я лучше так! – вспомнив о припасённой бандане, Муромцев развернул платок и, не отжимая, повязал на голову. По лицу и шее потекла вода. Денис чувствовал, как она сразу высыхает, стягивая кожу корочкой соли.
Берег был уже близко. Мелкие волны били под коленки, тащили назад. Обходя камни, Денис забирал левее, где было мельче, уклоняясь от скопления сараев и хибар, напротив которых лежали перевёрнутые лодки, а в море вдавался поросший снизу зелёной бородой водорослей бетонный причал. Кака толкал надувашку, направляя на старый баркас, похожий на изглоданный труп коровы. Деревянная обшивка была местами содрана предприимчивыми костровыми, в небо торчали рёбра шпангоутов.
Вал плавника, скопившийся на линии прибоя, периодически разорялся мыслящими обитателями острова. Древесные стволы с голыми корнями и ветками, занесённые течениями с берегов Европы, были небрежно изрублены, от них отделяли всё, что можно было отнять без особых усилий. Раскуроченные корпуса бакенов и сигнальных буёв вопияли о любознательности аборигенов, их живом интересе к электронной начинке, источникам питания и цветным металлам. Лаборант вышел на осквернённый пляж, словно исполненный нечестивых замыслов Ихтиандр.
Да и чувствовал себя ровно так же.
– Добрались, – он развернулся, накинул верёвку на локоть и потянул тузик, поднимая нос.
Лодку вынесли на песок, привязали к комлю топляка. Приспустив баллоны, чтобы нагретый солнцем воздух не разорвал их, перевернули вверх дном, прикрыв мотор, аккумулятор, вёсла, насос и ковшик.
– Бочку оставьте здесь, – махнул рукой Кака.
– А как же вода? Или сначала с местными договориться надо? – кивнула Арина на хибары, возле которых на кольях сушилась недлинная сеть.
– Все местные на той стороне острова, они в лесу живут, возле дождевых прудов. Мы к ним не пойдём, у них вода за деньги и невкусная. Дождёмся отлива, когда откроется пресный источник. Наберём из него. Там хорошая вода и бесплатно.